[aonoexorcist]

Название:Мёртвая земля
Автор:Гугла
Бета :Сашка
Жанр:Ангст, Даркфик, Драма, Джен, Hurt/comfort, Философия.
Рейтинг:PG-13
Персонажи: Камики Изумо
Разрешение на размещение: только с разрешения автора
Дисклеймер :отказываюсь.
Предупреждения:ООС



«Враг преследует душу мою, втоптал в землю жизнь мою, принудил меня жить во тьме, как давно умерших.»(Библия; Псалтирь. Псалом 142.3)

Тряхнуло.

Потом ещё раз.

Изумо убрала ладони от ушей, мотая головой, чтобы стряхнуть песок, маленькие камешки земли с волос. Перед глазами мелькали цветные пятна, голову будто накрыли подушкой, из-за чего не слышно знакомого заклинателя, который, придерживая багряно-грязный бинт на голове, пытается вытащить её из временного убежища, коим стал котлован от очередного взрыва. Поморгав от очередной вспышки, девушка уткнулась в свои ладони, нелепо скорчившись от очередного грохочущего удара заклинаний. Боль в висках не желала успокаиваться, вызывая давно сгинувшие в вихре недавних событий воспоминания.

Где-то на горизонте алел поддернутый розоватой дымкой тумана закат. Хотелось припасть к теплой земле, родной, не зря Инари каждую весною устилает пшеничные поля покрывалами из солнечного света. Хотелось лежать, упоенно вдыхать запах глины и мокрой травы. Хотелось бы.

Земля мертва и равнодушно раскрывает свой зев перед смертными. Чтобы они лежали, в льняных полотнах и кленовых ящиках, с закрытыми поцелуем Госпожи Смерти глазами.

Земля прахом колется в сложенных вместе ладошках, не желая носить на себе род людской.

Земля, священная Гея, что дала жизнь всему, тянется к спящему в вышине Урану.

Сильный толчок, и в одно мгновение остывшее тело товарища сползло к ногам.

Камики непослушными пальцами правой руки лезет под свою изношенную водолазку, будто хочет проверить, есть ли там сердце. Живое, теплое и трепещущее. А левая спокойно закрывает остекленевшие глаза погибшего друга.
Привычно и обыденно. Как давно жизнь стала такой?

Слегка неуравновешенный, её причудливый мирок рассыпался песком в ладошках, сероватым пеплом лежал у ног и грел записками памяти ноги. Гордая спина и кажущиеся прямыми хрупкие плечи ушли вместе с незаконченной академией в не то детство, не то девичество. Нет последнего этажа общежития и слепящего солнца, нет добрых улыбок и эфирного ванильного счастья. Сейчас холодно и слишком апатично на краю жизни. Не хочется цепляться за обрывки надежды, орать, что никогда не сдашься, марать руки в добрых делах мира сего. Грязные лоскуты облаков на залитом кровавым закатом небе лишь напоминали об этом. «Утерянная вера — не страшно» — решила она и, покрепче ухватив бумажку призыва, как неправдоподобная героиня, ринулась за лживой быстрой победой.

«Куда лезешь, девочка?» -поджимала губы Инари. «В пустыне жизни нет».

Первый бой впился в её душу острым осколком, оставляя за собой паутинку трещинок. Рожь щекотала лодыжки, нежно обнимая, не желая отпускать свою маленькую смертную богиню. Сначала было легко. Сначала всё скрывалось от мирных жителей.

Это же не сказка. Предание, быль. Ей очень хочется сравнить историю мира с одной священной книгой, и лишь ехидная лисья улыбка бякко замораживает всё в разуме.

Сразу вспоминается один идиот, не знавший, что является на каплю предсказателем.

Когда дурак Шима Рензо сказал, что не верит в победу, то она с размаху влепила ему пощечину, наградив ледяным взглядом и словами ядовитыми, как и положено сильной и гордой, но всего лишь простой бренной девушке. Зря. После того же боя на поле во ржи он исчез, смотря в никуда с серого маленького надгробия. Тело не нашли, только куртка экзорциста с темными пятнами. Вина до сих пор выходит по ночам, когда она, свернувшись в походном мешке, рыдает тихо неслышно, закутываясь в последнюю вещь придурка с боязнью жуков. Внутри бушует буря, а наутро лицо, опухшее и красное, только холодная жесткая вода, высушивающая её снаружи и изнутри, приводит в привычный вид.

Четыре года войны скучающе остались в памяти приевшимся запахом лилий, мертвой земли и чего-то кислого, гнилого. Наверное, так пахнет мир за гранью солнца. Вот и сейчас, в эту самую минуту невыносимо веет давно увядшими цветками от кончиков пальцев и краешка рукава мундира.

Треснуло всё. Просто всё.

В своей давно сгоревшей душе она баюкает на израненных руках белых лисят, зарываясь пальцами в их жесткую шёрстку , напевая те строчки из священописания, которые никогда не запомнят. Ну и ладно. Пусть чужие губы вторят словам святых, она выберется из этого ада сама.

«И стояли на своем месте и четверть дня читали из книги закона Господа, Бога своего, и четверть исповедовалось и поклонялись Господу, Богу своему.»(Библия; Неемия, глава 9.3)

-Вставай!

Это не призыв. Это инстинкт выживания, требование, оклик среди грязной мертвой жизни. Камики не слушается, упрямо хмуря брови и отталкивая ногами уже остывший труп.

Комья земли грозят её засыпать, забиваются в глаза, рот, нос, просто заживо похоронить. Толстобровая пинается, старается покрепче прижаться к Гее.

Она — мать. Она всегда будет с нею.

Кто-то хватает её тело в охапку и, спотыкаясь, шипя от боли, тащит вверх, изредка останавливаясь, будто хочет, чтобы она услышала какофонию песен арии, надрывающих глотки до кровавой пены на губах, рева раненных демонов, лязга и звона оружия мечников, сжимающие свои орудия до багряных нарывов и мозолей. Неловкое движение: Изумо перекинули через плечо и тащат, как мешок с картошкой. Всё равно ей. Уже ничего не осталось под черным мундиром экзорцистки, выжженная ледяная пустыня. Красиво в своей погибели.

Инари водит пальцами дождя по пустыне её души. Не получается.

Справа, слева, везде разрываются огненные цветки, от ужасной исковерканной мелодии боя закладывает уши, смерть, хохоча, работает жнецом, перерубая своим серпом колосья многих жизней. Изумо ревет, как маленькая девочка, стуча кулачками по спине спасителя, требуя отпустить её, чтобы мертвая земля успокоила её в своих объятиях, завернув в желтоватую погребальную ткань и положив в гроб, выложенный белыми лилиями.

Рядом знакомо поет свою песнь шест, подкрепляя псалмами Давида.

До траншей союзников осталось ещё немного.

Последнее, что видела Камики Изумо, это были глаза Шимы Рензо, которые молили её жить. Хотя бы ради него.